Тайный посол. Том 1 - Страница 103

103

– Урус, ты мстишь мне за то, что в Чернаводе я отправил тебя в плен? Но поверь, я потом передумал и хотел приказать…

– Я знаю об этом, – ответил Арсен. – Якуб мне рассказал. И хотя благодаря тебе я почти год провел на каторге, мстить не собираюсь. Но об этом успеем поговорить в дороге. Времени у нас там хватит. Вяжи, Драган!

Сафар-бею связали руки, вывели в сад и там сразу же погрузились в непроглядную муть глубокого зимнего вечера.

– Сюда! – послышался приглушенный голос Димитра. – Быстрее!

Они перебрались через высокий каменный забор, поставили на место лестницу и молча вышли со двора. По темным безлюдным переулкам Димитр вывел их из города. Здесь Драган завязал Сафар-бею глаза, и гайдуки, распрощавшись со своим другом-ятаком, направились к Синим Камням.

6

На второй день в полдень, все тридцать гайдуков, оставшихся зимовать в горах, столпились на площадке, на краю обрыва. Младен стоял впереди. Только Златка осталась в хижине с матерью.

Снизу, по вьющейся тропинке, поднимались пять всадников. Гайдуки молча смотрели на них, собственно, на одного – с завязанными глазами. Он ехал вторым, сразу за Драганом.

– Быстрее! Быстрее!.. – закричал со скалы Яцько, размахивая шапкой. – Поторопитесь!

Воевода волновался, хотя и старался не показать этого. Но по тому, как он побледнел, а потом снял шапку и скомкал ее в руке, гайдуки могли догадаться, какие чувства бурлят в сердце их вожака. Порывистый ледяной ветер трепал его длинный седой чуб, бросал в лицо колючий снежок, но Младен не замечал холода. С обрыва неотрывно всматривался в приближавшегося к нему сына.

Наконец всадники миновали скалу, на которую забрался Яцько, и остановились перед хижинами, откуда открывался вид на глубокое ущелье, затянутое снежной мглою.

– Здравей, воевода! Здравейте, другари! – поздоровался Драган, спрыгивая с коня. – Какво правите? Как Анка?

– Здравейте! С нетерпением ждали вас! Ей хуже! – Младен обнял каждого из прибывших и остановился перед Сафар-беем. Помог ему слезть с коня, снял с глаз повязку.

Наступила гнетущая тишина. Все затаили дыхание. Хмурые обветренные лица гайдуков повернулись к янычарскому аге. Противоречивые чувства овладели повстанцами. Так вот он какой, Сафар-бей, их самый злейший враг! Молодой, статный, удивительно похожий на майку Анку, он долго щурился от света, оглядывая черными жгучими глазами гайдуков и их стан. Несмотря на усталость и волнение, которое охватило его, он старался держаться горделиво, не опускал глаз под пронизывающими взглядами гайдуков.

Узнав воеводу, застыл в напряжении.

– Здравей, сыну! – тихо произнес Младен, пристально глядя в лицо янычарского чорбаджии.

Сафар-бей не выдержал взгляда воеводы. Опустил глаза. Арсен, стоявший рядом, мог бы присягнуть, что у него задрожали губы.

– Здравей… баща!

Слова эти, видно, стоили Сафар-бею огромного усилия, ибо голос его дрогнул и прозвучал хрипло.

Собравшиеся заволновались, пронесся легкий, почти неслышный в порыве ветра вздох. Старый Момчил крякнул, будто у него запершило в горле. Якуб отвернулся и молча вытер затуманившиеся глаза.

– Спасибо, сын, что приехал. Пойдем в хижину, – пригласил Младен. – Там твоя майка… ждет тебя… О Боже, как долго она тебя ждала, бедная!..

Они направились к хижине. Гайдуки гурьбой двинулись за ними, но у дверей остановились.

– Сейчас мы там лишние, – произнес Якуб. – Пускай сами…

Но толпа не расходилась. Люди стояли на ветру. Снег таял на их лицах и стекал на мокрые кожушки. В мутном небе желтело круглое пятно чуть заметного холодного солнца.

В хижину вошли воевода Младен, Сафар-бей и Арсен.

Здесь пахло воском и хвоей, горела свеча. Анка лежала в углу, на широкой деревянной кровати. Ее черно-серебристые волосы рассыпались по высоко взбитым подушкам, а на бледных щеках пылали нездоровые пунцовые пятна. Глаза блестели. Дышала она тяжело.

Заплаканная Златка сидела на низенькой, наспех сбитой скамеечке возле больной, помешивала ложкой в деревянной чашке какой-то отвар.

Трое мужчин молча остановились посреди комнаты.

Анка тут же напряглась, стараясь сесть, но не смогла приподняться. Лишь руки, лежавшие поверх одеяла, взлетели вверх белокрылыми птицами.

– Ненко! Сынок мой! – прошептала взволнованно. – Это ты!.. Приехал!.. Наконец-то… Как я ждала тебя, если бы ты знал!.. Так ждала… Боялась – не дождусь… Спасибо тебе, дорогой мой…

В ее глазах дрожали слезы. Ей тяжело было говорить.

– Анка, тебе нельзя волноваться, – тихо произнес воевода.

Но больная махнула рукой.

– Ничего, Младен, любимый мой… Теперь не страшно… Мой сын со мной! – и обратилась к Сафар-бею: – Ненко, сядь возле меня… возле своей матери…

Сафар-бей медленно приблизился, сел на край кровати. Анка торопливо схватила его руку – сжала, как только смогла, своими слабыми холодеющими пальцами.

– Это ты… мой маленький Ненко… Посиди, а я посмотрю на тебя… Ничего, что ты янычар… Не твоя в том вина… Все равно… ты мой сын… Ты веришь мне?

Сафар-бей кивнул головой:

– Верю… Очень много доказательств этому.

– И ты не рад?

– Разве имеет это какое-то значение? Дети не выбирают родителей, принимают их такими, какие они есть.

– Спасибо и за это… Вижу, ты начинаешь кое-что понимать… Но не для того я тебя звала, чтобы уговаривать или убеждать в чем-то… Нет… просто я хочу… насмотреться на тебя, – она задышала еще тяжелее и умолкла, пристально вглядываясь в него своими большими глазами. – Посиди вот так… А я буду смотреть… потому что при жизни не насмотрелась…

103