Шевчик потоптался было возле печки и лежанки, но не нашел там ни щелочки, чтобы втиснуться между казаками, храпевшими на все заставки.
Пришлось старому лечь возле окошка. Накрылся с головой стареньким кожушком, свернулся калачиком и заснул.
Далеко за полночь дед Шевчик вдруг проснулся. Ему приснился страшный сон.
Будто поплыл он на каюке ставить мережи в Чертомлыке. И заплыл подальше, туда, где рыбы видимо-невидимо и где не каждый казак отважится ловить. Только кошевой Сирко заплывает сюда – ему что, он и самого черта не боится. Бывалые казаки рассказывают, что когда атаман еще был молодым и вместе с товарищами искал место для новой Сечи, то заплыл однажды из Днепра в какую-то неведомую речку с темными глубокими ямами, крутыми берегами и густыми зарослями кувшинок. Понравилось ему это место. Вышел из челна на берег, чтобы присмотреть, где крепость ставить, и вдруг как выскочил из камышей огромный рогатый черт и попер прямо на него. Клыками клацает и рога наставляет – хочет растоптать казака или хотя бы напугать, чтобы деру, значит, дал. Да не на такого напал! Вытащил Сирко из-за пояса пистоль да как бабахнет – черт так и млыкнул в воду! Забулькал и на дно пошел, только волны побежали. А Сирко привел казаков и построил Сечь как раз на том месте, где впадает в Днепр та безымянная речка, которую в память о победе над чертом с тех пор и прозвали Чертомлыком… Вот и подумал во сне Шевчик: «Сирко не забоялся черта, когда тут ни одной христианской души не было, так чего же мне бояться теперь? Поплыву – поставлю мережи там, где никто еще не ставил! Наберу утречком рыбы полный челн!» Заплыл он с чистого плеса в тихую заводь, выбрал подходящее место, но только опустил мережу в воду – как вынырнет из глубины какое-то чудище-страшилище, да как схватит казака за правый ус и потянуло книзу…
Обливаясь от страха холодным потом, Шевчик захлопал глазами. И правда, за правый ус его кто-то крепко держит. Что за нечистая сила! Кажется, он уже и не спит… И не пил с вечера…
Пошарив вокруг рукою, старик понял, что страх его напрасен. Просто длинный седой ус примерз к подоконнику и держал его, как на привязи.
Не без сожаления Шевчик отрезал ножом кончик уса, перекрестился и сел, опираясь рукой на обледенелый подоконник. В курене было темно. Только в углу мигала под рядном свечка: картежники еще не ложились спать. А во дворе светил месяц. Сквозь верхние, незамерзшие стекла пробивалось голубоватое сияние.
«Должно быть, уже и до утра недалече, – подумал дед Шевчик. – Месяц, кажись, за сторожевую башню заходит». И чтобы убедиться, что скоро утро и ему недолго осталось ворочаться в бессоннице с боку на бок на жестких досках, выглянул сквозь оконце во двор.
Сначала старый казак подумал, что он либо спит, либо рехнулся. Прямо перед окном, всего в трех-четырех шагах от куреня, стояла сплошная стена из янычаров. За свой долгий век перевидел он их достаточно – обознаться не мог.
Впервые в жизни по-настоящему испугался старый казак Шевчик. Перекрестившись, еще раз дернул себя за усы – убедиться, что не спит, – и снова припал к окну. Янычары!.. Стоят, клятые, спокойно – видать, к бою готовы. А пока что глазами хлопают.
Шевчик вскочил с нар, метнулся к картежникам и потушил свечку.
– Янычары в Сечи! – выдохнул испуганно.
Метелица от неожиданности уронил карты.
– Ты часом не спятил, Шевчик? – прикрикнул он. – Что за дурацкие шутки?!
– Чтоб меня гром сразил и Святая Богородица, если брешу! Гляньте сами!
Арсен бросился к окну и обмер. Шевчик не врал: Сечь заполнена янычарами!
– Други, будите товариство! Но тихо!.. Батька Корней, подопри двери, чтоб ни одна собака не заскочила!.. Готовьте мушкеты и порох!..
Через минуту весь курень был на ногах. Страшные слова «янычары в Сечи!» – вмиг разогнали сон. Куренной атаман ночевал перед радой у кошевого, и потому все невольно стали выполнять то, что говорил Арсен.
– Ставьте пороховницы и ящики с пулями на столы! – приказывал он. – Заряжающие – к столам! Стрелки – к окнам! Огонь вести без перерыва! Ну-ка, живее, братья!
Казаки быстро заняли каждый свое место. Одни заряжали мушкеты, другие передавали их стрелкам, а те уже были наготове, ждали команды.
– Огонь! – крикнул Арсен.
Прогремел залп. За ним – второй, третий. Курень заволокло дымом. Снаружи донесся жуткий вой. Янычары подались назад, оставив на снегу десятки убитых и раненых. Но бежать им некуда. Сзади колыхалась сплошная живая стена.
Казакам не нужно было целиться: враги стояли так плотно, что одна пуля пронизывала сразу двоих, а то и троих.
Сразу же, после первых залпов, вся Сечь поднялась на ноги. Курени ощетинились стволами мушкетов. Беспрерывно гремели залпы. С башен ударили пушки и гаковницы. Частый дождь пуль и ядер хлестал по сечевой площади, где скопились враги, и косил их десятками и сотнями.
Обезумев от ужаса, янычары забегали, заметались по Сечи, как звери в западне. Те, кто был ближе к воротам, пытались открыть их. Но напрасно! Никто из них не знал потайных рычагов, с помощью которых открывались ворота. А тут с надвратной башни ударили пушки, и толпа нападающих с воплями отхлынула назад.
Никто уже не слушал ничьих приказаний. Каждый думал только о себе. Видя, что беспощадный огонь запорожцев достает их повсюду, вконец ошалевшие янычары и спахии вспомнили о калитке, через которую пробирались в Сечь. Туда! К выходу! Бежать скорее из этого ада, где и старшинский дом, и курени, и даже церковь – хотя ее разноцветные стекла лишь отражали огонь выстрелов – сеют смерть!