Приобрел ли богатство? Почести? Власть? Или познал благоволение, любовь? Нет, сколько помнит себя, его всегда окружала ненависть – в янычарской школе, когда был аджем-агланом, на службе в янычарских бюлюках, в Болгарии…
Тянулся к счастью, как мотылек к огню. Вот и дотянулся! Достиг!.. Теперь всему – конец!
Страха не ощущал. Сожаления – тоже. Ко всему безучастен. Даже к смерти…
Или душа выгорела в адском огне, или устал за свою короткую, но такую бурную янычарскую жизнь?
А может, это предчувствие стучится в сердце? Может, для него уже открываются райские сады Аллаха?
Ну, что ж, Сафар-бей, наступает твой смертный час. Встреть его достойно!..
Вдруг перед ним промелькнула знакомая фигура Гамида. С саблей в одной руке и пистолетом в другой спахия быстро перебежал от одного куреня к соседнему, надеясь, видимо, незамеченным пробраться к калитке и выскользнуть из Сечи. Сафар-бей, забыв о собственном положении, о своих горьких мыслях, иронически улыбнулся: интересно, далеко ли сумеет уйти он? Очень уж заметен и неуклюж.
Гамид не видел Сафар-бея, хотя был от него всего в полутора десятках шагов. А Сафар-бей не имел желания напоминать Гамиду о себе и только наблюдал, что же будет делать спахия дальше. Неужели рискнет выскочить из своего укрытия и перебежать на глазах у сотен казаков широкий майдан. Но только так можно добраться до калитки.
Однако Гамид явно не спешил. Прижался к стене, перекинул саблю в левую руку, а пистолет – в правую. Кого-то поджидал… Вот он весь напрягся, замер, подняв вверх дуло пистолета. Стал похож на жирного черного кота, готового прыгнуть на свою жертву. В кого же целится спахия?
Из пистолета вырвался огонь – прогремел выстрел. В тот же миг Гамид бросился наискось через майдан, перепрыгивая через тела убитых и раненых. Из-за угла куреня выскочили два казака и помчались за ним. А следом вышли еще двое. Остановились.
– Ах ты сатана! – воскликнул кряжистый старый казачина. – Пугало гороховое! Это же он в тебя метил, батька кошевой!
– Думаю, что так, – ответил седоусый крепкий казак. – Пуля у самого уха просвистела… На полвершка в сторону – и не было б раба божьего Ивана! – И вдруг громко крикнул: – Хлопцы, возьмите-ка его живым! Не рубайте!.. Вот так!.. – И повернулся к спутнику. – Пошли, брат Метелица!
– Эге, уже схватили! Тащат! – удовлетворенно загудел Метелица и шагнул навстречу казакам.
Из-за угла вышли трое: впереди, понурившись, тяжело брел Гамид, вплотную за ним два запорожца. Сафар-бей чуть было не вскрикнул: один из них – Арсен Звенигора!
Гамида подвели к Сирко. Кошевой долго рассматривал его, потом спросил:
– Ты меня знаешь, турок?
Арсен перевел вопрос.
– Урус-Шайтан… Я сразу узнал тебя, – глухо ответил Гамид.
– Узнал? Разве ты знал меня раньше?
– Знал. Я был на Сечи с посольством… И хорошо запомнил тебя.
– Гм… И решил, значит, прикончить?
Гамид молчал. Бросал взгляды на казаков, словно затравленный волк.
– Секач, отведи его в холодную, – сказал Сирко. – Это, видать, важная птица! За него мы выменяем немало наших людей.
– Батько! – кинулся к кошевому Арсен. – Нельзя отпускать этого пса живым! Если б ты знал, кто он такой, то сам немедля отсек бы ему башку!
– Кто же он?
– Гамид. Мой бывший хозяин. Я рассказывал тебе о нем… Злобная бестия!.. Дозволь рассчитаться с ним!
Гамид только теперь узнал Звенигору. Безысходность, ярость, отчаяние слились в зверином рыке, вырвавшемся из его груди. Он метнулся к казаку и вцепился руками в горло. Но Арсен резким ударом отбросил его назад. Гамид упал в снег.
– И вправду злющий, – произнес Сирко. – Но как-то не лежит сердце рубить безоружного…
Арсен протянул спахии отобранную у того саблю:
– Бери – защищайся!
– Бога ради, Арсен! – воскликнул Метелица. – Не ровен час, он ранит тебя!
– Зато, когда попадет к своему Аллаху или дьяволу, не скажет, что с ним обошлись бесчестно!
Гамид поначалу не понял, чего от него хотят. Страх помутил его разум. Затем, увидев протянутую ему рукоять сабли, пришел в себя, схватил оружие и вскочил на ноги. Быстро развязал башлык, скинул бекешу. Торопился, словно боялся, что казаки передумают.
Блеснули, скрестились сабли. Заскрежетала крепкая холодная сталь. Гамид сразу же ринулся в наступление и немного потеснил Арсена. Отчаяние придало ему силы. Он понимал, что терять ему нечего: так или иначе – конец! Единственно, что утешило бы его, – это прихватить на тот свет и своего злейшего врага, запорожца, которого считал виновником всех своих невзгод и несчастий.
Сирко, Метелица и Секач стояли в стороне, спокойно наблюдая за поединком. Никто из них не знал, что еще один человек, тесно связанный судьбой и с Гамидом и со Звенигорой, следит не менее внимательно, хотя и не так спокойно, за этим единоборством.
Сафар-бей затаил дыхание. Он понимал, что Гамид обречен, но жалости к нему не чувствовал. Скорее, наоборот, боялся, что неожиданным отчаянным ударом он нанесет смертельную рану Арсену и Златка останется на чужбине ни дивчиной, ни вдовой. С некоторых пор он привык к мысли, что у него есть сестра, и даже стал ощущать нечто похожее на братскую любовь.
Поединок продолжался с переменным успехом. Арсен был молод, крепок, быстр и прошел хорошую школу у старого Метелицы, зато Гамид набрасывался на него с ожесточением загнанного в глухой угол зверя и потому был очень опасен. Однако опытный взгляд старых бойцов отметил, что казак бьется не в полную силу, а играет с разжиревшим и неповоротливым спахией.