Казак спустился в долину и медленно поехал улицей охваченного пламенем хутора. Конь настороженно прядал ушами, косил глазом на трупы стариков и детей.
В одном дворе под грушей внезапно поднялась фигура женщины. Арсен подъехал к ней поближе. Женщина взглянула на него безумными глазами. Возле нее лежали двое детей в белых, залитых кровью рубашонках.
– Ты только приехал, запорожец? Ха-ха-ха! Поздно!.. Михайлика забрали, малюток убили… Видишь?.. А я стала кукушкой – ку-ку, ку-ку!.. Полечу за Михайликом… До самого Крыма проклятого полечу!.. Ку-ку! Спите, мои детоньки, пока вернусь, ку-ку, ку-ку!..
Ее мысли путались. Она припала к детям, застонала, как чайка, забилась в глухом рыдании.
Арсен рванул поводья, ударил коня под бока.
Чем он мог помочь несчастной? Обещать, что казаки отобьют у татар ее Михайлика? Или помочь ей похоронить деток? Да куда там! Она еще долго будет биться над ними смертельно раненной лебедушкой, пока, обессилев, и сама не умрет возле них.
Выехав на холм, Арсен оглянулся на черную от дыма долину и повернул на север.
Чтоб не встретиться с татарским отрядом, взял немного в сторону от знакомой дороги, поехал окольным путем. Вскоре наткнулся на большое село, в конце которого в излучине степной речки стояла небольшая крепость. На свеженасыпанном валу желтел крепкий дубовый частокол. В середине – добротный дом с разукрашенным крыльцом и деревянными сараями, колодец с высоким журавлем.
«Вот это построил кто-то! – подумал Арсен. – За такими стенами можно отсидеться не то что от орды – орда не любит брать крепости приступом, нападает на беззащитные крестьянские дворы, – и от кварцяного войска и от янычар!»
Он спустился вниз и остановил коня у колодца. В ветхом, зеленом от мха корыте – прозрачная холодная вода. Конь смаковал ее, цедя сквозь зубы.
По улице проскакали четыре всадника. Передний – в темном жупане из тонкого сукна, с дорогой саблей на боку – показался Звенигоре знакомым. Где-то он уже видел это бледное треугольное лицо с крепко сжатыми губами. Но вот где, припомнить не мог. За ним едва поспевали слуги.
Подошел пожилой крестьянин с деревянными ведрами на коромысле. Издалека скинул шапку перед казаком, поклонился:
– Дай Бог здоровья!
– Будь и ты здоров! – ответил Арсен и показал нагайкой на крепость. – Кто это тут замок построил?
– Нашелся такой, – уклончиво начал крестьянин, но, увидев открытое лицо и доброжелательный взгляд, добавил: – Петро Чернобай… Дорошенковского полковника Якима сынок… Хотя молодой, а жила! В паны лезет!.. Вот и построил… чужими руками…
«А-а, Чернобай… Так вот кто проскакал только что», – подумал Арсен, его он действительно встречал и раньше.
Два года тому назад Чернобай приезжал на Запорожье с письмом от правобережного гетмана Петра Дорошенко. Чернобай держался высокомерно, и запорожцы пригрозили привязать его к лошадиному хвосту, если он не уберется ко всем чертям из Сечи.
Видя, что горячие головы могут исполнить угрозу, Сирко приказал Арсену с десятком казаков проводить Чернобая в степь и там отпустить на все четыре стороны: посланец все-таки!
– Знаю такого, – сказал казак и, вспомнив опустошенный татарами хутор, добавил: – Однако вы напрасно на него в обиде… В окрестностях рыскают татары, а в крепости можно переждать лихое время.
– Татары? Где? – Крестьянин вздрогнул.
– Камышовку спалили… Я чуть было не наткнулся на их чамбул. Всех увели в неволю. А младенцев и стариков перебили…
Крестьянин изменился в лице.
– Спасибо, казак, за весть! Побегу… Надо тревогу поднять…
Он бросил ведра на землю и быстро побежал в крепость.
Напоив коня, Арсен выскочил из села в степь. Гнал коня изо всех сил, не жалея. Было бы глупо попасть в руки татарам в самом начале пути. С жеребца слетала желтая пена, он тяжело дышал.
Стал придерживать коня лишь после того, как въехал в лес. Узкой тропинкой взобрался на холм и остановился.
Вечерело.
На голой вершине, открытой всем ветрам, стояла старая, почерневшая от времени и непогоды мельница с обломанными крыльями. Вокруг ни души. Даже дорога и тропинки, вившиеся к ней по лесу, позарастали бурьяном и кустарником. Видно, давно уже не привозили сюда зерна для помола, давно отгрохотали и остановились каменные жернова.
Арсен привязал коня к обгрызенной коновязи, а сам, вытянув занемевшие ноги, сел на дубовую колоду, прислонился спиной к стене ветряка и закрыл глаза. Почувствовал, как усталость сковывает тело, задремал.
Вдруг в вечерней тишине послышалось какое-то шуршание и тихие вздохи. Арсен вскочил и оглянулся… Что за чертовщина! Нигде никого! Неужели притаился кто на мельнице? Или ему почудилось?
Он притих, прижавшись ухом к холодным замшелым доскам. И снова послышался шорох. Потом тихий жалобный стон. Словно кто-то беззвучно плакал. Арсен вскочил на ноги и кинулся к дверям. Они были закрыты железной цепью и приперты крепким дубовым колом.
«Странно, – подумал казак, вытаскивая из трухлявого дерева скобу, – кому понадобилось запирать это старье?»
Дверь со скрипом открылась.
– Кто здесь? – спросил, входя внутрь.
В ответ – тишина и темнота. Шагнул несколько шагов дальше, и серый вечерний свет, вырвавшись из-за его спины, упал на утоптанный тысячами ног пол и косматую внутренность ветряка: короб для муки, жернов, узкие ступеньки, ведущие куда-то вверх, опутанные паутиной балки.