Тайный посол. Том 1 - Страница 121

121

Мать подошла к риге, распахнула двери:

– Да ты выгляни, касаточка, на свет божий! Погляди – солнце уже в Суле купается. Пора гусей выгонять на луг! Да и завтракать время…

– Сейчас! Иду!

Мать вернулась к хате. Вскоре из риги вышла девушка. Потянулась сладко, тряхнула роскошной русой косой, посмотрела на солнце.

– И правда, Стеха, день уже! А ты, соня, спишь да спишь! Так и счастье проспать недолго! – пожурила сама себя.

Перебежала через двор, поросший спорышом, открыла дверцы плетенного из лозы и обмазанного красной глиной хлева.

– Гиля, гиля, гиля… – позвала гусей.

Первым вышел горбоносый гусак-гоготун. Важно оглядел все вокруг, широко расправил крылья, радостно загоготал и пошел вперевалку по двору. За ним потянулась стайка гусынь. Двор сразу наполнился шумом крыльев, веселым гусиным перегуком.

Стеша длинной хворостиной выгнала гусей на луг, к речке, а сама осторожно вошла по колени в холодную воду, глянула в нее, как в зеркало.

– Фу, какая заспанная! – игриво повела тонкой бровью и показала своему изображению в воде язык.

Однако по всему было видно, что девушка собою довольна. Это и понятно! Из воды на нее смотрело ярко-голубыми глазами молодое нежное личико. Волосы еще не заплетены и рассыпаются по плечам, как шелк. Белая сорочка расшита узорами, а пестрая панева облегает стройный стан…

Стеша нагнулась, набрала полные пригоршни воды, пахнущей аиром и водорослями, плеснула в лицо. Потом еще и еще… Оглянулась – не подглядывает ли кто? – подошла к желто-зеленым кустам ракитника и вытерлась белым подолом сорочки.

Свежая, румяная, полная сил девушка закинула вверх руки и стала пальцами, как гребешком, расчесывать волосы. Все пело в ней. Хотелось танцевать, нести на люди свою молодую красу, чтобы все любовались ею. Хотелось изведать то сладостное, как мед, чувство, которое в песнях зовется любовью… Но увы! Горькая печаль по брату Арсену, который пропал, исчез неизвестно где и как, бередила ее сердце неутихающей болью. До любви ли тут, когда сердце ноет, мать что ни день плачет, а дедушка ходит как туча, тяжко вздыхая. А любить так хочется!..

Задумавшись, Стеша грустно запела вполголоса:

Ой що за кiнь стоïть,
Що сива гривонька?
Ой сподобалася,
Ой сподобалася
Козаку дiвонька!

Стеша вздохнула. Пела о любви, а думала об Арсене. Бедный братик, что с тобою? Где ты? Сколько времени прошло с тех пор, как от тебя была последняя весточка… Ой!

Позади зашелестели кусты. Стеша вздрогнула. В тот же миг кто-то обхватил ее руками, а жесткая ладонь, от которой разило конским потом, крепко зажала рот. Стеша заметалась, как перепелка в силке, пытаясь вырваться. Смертельный ужас охватил сердце. Татары? Она хотела крикнуть, но не могла: плотный тряпичный кляп забил ей рот; на голову наброшен темный колпак с прорезью, чтобы не задохнулась, а руки и ноги связаны крепкими веревками.

Двое – это она почувствовала – подняли ее и понесли. По шуршанию ракитника поняла: несут к лесу. До него рукой подать. Густой, пушистый от весенней зелени, он широко раскинулся вдоль гор и на самих горах, высоко поднимавшихся на правом берегу Сулы.

«Матушка-голубушка, спасите меня! Дедуся, лебедик белый, поднимайте хуторян – догоняйте татей и посеките их саблями, треклятых! Вызвольте меня от каторги агарянской, неволи басурманской! – заклинала она мысленно, поняв, какая страшная беда постигла ее. – Не дайте же мне погибнуть, людоньки-и!»

Она металась, извивалась, пытаясь освободиться, но ничего сделать не могла. Несли ее долго. Слышалось тяжелое дыхание уставших людей, глухой говор их голосов.

Наконец ее положили на землю и вскоре кинули на коня и привязали к седлу. Кто-то крикнул: «Вйо!» – и под копытами многих коней загудела земля.

Куда ее везут?

Сначала ехали лесом, – Стеша определила это по хлестанию веток, а через некоторое время выскочили в степь: здесь припекало солнце. Неведомые ей всадники загомонили громче, пришпорили коней – и тайный хищный отряд людоловов быстро помчался в неведомую даль.

2

Только в полдень, когда Стеша не появилась к обеду, мать и дед Оноприй подняли крик. На шум сбежались люди. Весь хутор поднялся на ноги. Заплаканная мать, в который уже раз, объясняла, как она разбудила дочь и послала пасти гусей на луг и что с того времени Стеша как в воду канула.

– А может, она, знаешь-понимаешь, тово… и впрямь утопла? – рассуждал маленький заикающийся человечек, которого на хуторе звали не иначе, как Знаешь-Понимаешь, за его бессмысленную поговорку, или Иваником за малый рост. – Надо в Суле искать.

– Ой Боже мой, деточка моя!.. Голубка сизая!.. – убивалась в неутешном горе мать. – И зачем же я послала тебя с гусями к речке! Зачем же ты, серденько, в холодную воду полезла!..

Толпа быстро покатила к Суле. Самые расторопные пригнали челны, начали шнырять на них по спокойной глади реки, вглядываясь в прозрачную, как стекло, воду. Другие искали на берегу одежду.

Не нашли ни тела, ни платья…

– Знаешь-понимаешь, может, она тово… на глубину заплыла, – продолжал развивать свою мысль Иваник. – А там тово… и утопла…

– Одетая, что ли? – спросил дед Оноприй. – Мелешь невесть что!

– Так куда ж она подевалась… тово… знаешь-понимаешь?

Дед Оноприй пожал плечами и, понурив голову, побрел к дому. За ним потянулись остальные. Остался на берегу один Иваник.

121