– Нет сомнений, нам очень повезло, – согласился Самойлович. – И я уже должным образом наградил запорожцев.
Ромодановский отстегнул от пояса свою дорогую саблю, протянул Арсену:
– Спасибо, казак. Знаю от гетмана, что ты не один привез этот фирман… Я прикажу выдать из казны каждому по десять золотых червонцев.
Арсен с достоинством поклонился:
– Премного благодарен, воевода. Но если можно, вместо золотых червонцев, окажите милость одному из моих товарищей… Он вместе со мной привез это письмо из самой Турции.
– Что с ним?
– Его бросил в тюрьму полковник Трауэрнихт.
– Как это так? Трауэрнихт проявил самоуправство!.. За что он его арестовал?
Арсен смело взглянул в глаза боярину. Понимал, нужно говорить правду, так как только правда может помочь освободить Романа.
– Он был крепостным полковника… Несколько лет назад бежал от него на Дон.
Ромодановский нахмурил брови. Взялся левой рукой за бороду и начал накручивать ее на указательный палец. Это было признаком того, что воевода чем-то весьма недоволен.
– Так о чем же тогда речь? Полковник просто вернул себе то, что ему принадлежит!
– Но это же человек, а не вещь… Низовое товариство приняло его к себе, он стал запорожским казаком!
Гетман, глядя на Ромодановского, иронически улыбнулся: на лице воеводы мелькнули плохо скрытые досада и раздражение. Не дожидаясь, что тот ответит казаку, Самойлович откланялся и вышел.
Ромодановский подошел к Арсену, встал перед ним, насупился:
– Если каждый беглый крепостной станет объявлять себя донским или запорожским казаком, то мы, помещики, скоро останемся без работных людей, без крепостных… А они к тому же еще собираются в ватаги, и среди них начинается брожение. Объявляется какой-нибудь Стенька Разин – и льется дворянская кровь!.. Нет, нет, казак, не проси у меня заступничества за такого бродягу!.. Будь я на месте Трауэрнихта, сделал бы то же самое!
Арсен почувствовал, как дрогнуло сердце и все взбаламутилось в его душе. Однако он понимал, что просить дальше бесполезно и небезопасно для Воинова. А ну как воевода прознает об участии Романа в восстании Разина! Но уходить нельзя, надо еще выполнить наказ Сирко. Поэтому запорожец вновь поклонился.
– Ну, что еще? – недовольно произнес боярин.
– Воевода, – понизил голос Арсен, – хочу передать тайную просьбу кошевого…
– Говори.
– Кошевой опасается, что гетман заставит запорожцев идти под Чигирин… А это дало бы возможность татарам и туркам завладеть Сечью, а потом и всем югом нашего края. Сирко полагает, что мы в Понизовье принесем больше пользы, чем под Чигирином. Улучив время, запорожцы нападут на Крым или на Буджакскую орду и заставят хана отступить из-под Чигирина. Мы не пропустим по Днепру турецкие челны с припасами. Сечевая крепость в тылу врага, имея несколько тысяч запорожцев, будет острой занозой в глазу у Кара-Мустафы. Мы будем знать все намерения турок – передвижение и численность их войск, будем стеречь шлях на Москву…
Ромодановский задумался. Нет, что ни говори, а надо отдать должное этому запорожцу: разумный, храбрый как сто чертей! И рассуждает, как зрелый, опытный воин, даром что молод… Не поспешил ли он, отказав в его просьбе, думает воевода. Одно слово Трауэрнихту – и тот выпустит своего бывшего крепостного. Но тут мысль воеводы перескочила на несколько лет назад… Грозные зарева освещают берега Дона и Волги – это проходят повстанцы Разина… Огонь восстания разрастается, ширится и заливает все новые и новые области Московской державы, докатываясь чуть ли не до Москвы. Отзвуки того восстания долго еще сотрясали землю, и ему самому едва не стоили жизни во время волнений на Харьковщине и Белгородщине. Он вспоминает сейчас и то, что вожаком тех волнений был тогда Сирко… Сирко! Натянутые взаимоотношения сложились у воеводы с ним. Ромодановский знает, что кошевой атаман не забыл, по чьей милости загнали его на Иртыш после подавления харьковских волнений… Только настойчивые просьбы запорожцев заставили царя Алексея Михайловича возвратить Сирко из Сибири. Царь «даровал» ему свободу, взяв с него торжественную присягу, принесенную в царских палатах в присутствии ближайших бояр и думных людей, – служить его царскому величеству верой и правдой, ни на какие соблазны не поддаваться, наущений никаких не слушать и слов непристойных не произносить… Боярин понимает, что Сирко – недюжинный человек, что только он с запорожцами сможет успешно отбивать кровавые набеги татар и совершать в ответ опустошительные походы на Крым. Потому и относится воевода к кошевому с уважением, но холодно. Не вспоминает ему старого, однако не забывает и того, что тот не терпел притеснений и обид не только от татар, но и от царских вельмож… Воевода понимает, что кошевой не хочет приводить свое войско под Чигирин, чтобы не встретиться здесь с ним… Ну что ж, пусть промышляет в Понизовье! Там он со своими сорвиголовами действительно принесет больше пользы… А Трауэрнихту ничего говорить не будет! Не станет он, боярин, защищать мерзкого холопа, который, может, завтра и на него поднимет руку!
Пока боярин размышлял, Арсен стоял неподвижно, с интересом наблюдая, как меняется выражение лица воеводы. Наконец Ромодановский поднял на него глаза:
– Я напишу кошевому. Завтра тебе передадут мое письмо – отвезешь на Сечь. Но, на всякий случай, запомни: запорожцам – оставаться на Сечи и частью своих сил совершать набеги на тылы врага, пересекать дороги на Аккерман, в Крым, охранять Муравский шлях! Другой частью – напасть на Кызы-Кермен. Хорошо бы захватить крепость. Нужно крепко напугать татар, чтобы новый их хан Мюрад-Гирей почувствовал себя под Чигирином, как карась в бредне!.. Ты понял меня?