Арсен всей грудью навалился на руль, чувствуя, что судно перестает слушаться его. Спыхальский вцепился с другой стороны и что есть силы тянул на себя:
– Выдержит?
– А черт его знает! Будем надеяться на лучшее. Если буря не усилится, то, может, и обойдется как-нибудь! – прокричал в ответ Звенигора.
Новый порыв ветра поднял фелюгу на гребень огромной волны, а потом стремительно кинул ее в ужасную бездну. Затрещала мачта и с грохотом свалилась на носовую надстройку. Следующая волна смыла обломки в море.
Непрерывно сверкали молнии. Побелевшими губами Спыхальский шептал: «Езус, Мария!» Арсен почувствовал холодок под сердцем. Какая нелепость! Вырваться из неволи, преодолеть такие опасности и утонуть в море!..
Так прошла ночь. Утром Спыхальский заметил впереди что-то темное.
– Арсен, скала! – закричал он.
Оба налегли на руль. Фелюга круто повернула в сторону, подставив правый борт натиску рассвирепевшего ветра, почти легла на гребень водяного вала. И тут Арсен увидел, что это не скала.
– Корабль!.. Галера… Тонет… Держись, Мартын, мы сейчас ударимся об нее!
Они еще сильнее налегли на руль, стараясь проскользнуть мимо опрокинутого вверх дном судна. Но расстояние до него быстро сокращалось, и избежать столкновения они не смогли. Фелюга, скользя, чиркнула кормой о галеру. Раздался оглушительный треск – руль переломился и скрылся в волнах…
От удара Спыхальский перелетел через борт и оказался в воде. Хорошо еще, что они с вечера привязались веревками к железной скобе, поэтому его не затянуло в бушующую бездну, и Арсен помог выбраться на палубу.
– А, чтоб ему пусто было, давненько я не купался с таким удовольствием, как нынче! – не удержался от грустной шутки перепуганный, мокрый с головы до ног шляхтич.
Теперь, когда руля не стало и фелюга затанцевала на волнах как хотела, им уже нечего было делать на палубе, и они втиснулись в мокрую и темную каморку.
– Ну, что там? – простонал Квочка. – Буря сильней разыгралась? Мы думали, что уже тонем, так затрещало все…
– Пока еще не тонем, но… потонем, будь уверен, пан Квочка, – мрачно ответил Спыхальский, дрожа от холода. Только теперь до его сознания дошло, что он находился на волосок от смерти, и ему стало по-настоящему страшно.
– Потонем?.. – Квочка надолго замолк, а потом тихо произнес: – Из-за меня все это…
– Как это так? – спросил Звенигора.
– Есть старое казацкое поверье: когда в море выплывает грешник, то обязательно накличет на себя и своих товарищей беду. Буря потопит или разбросает по морю их челны. А я – великий грешник… Когда бежал от пана Яблоновского, обещал матери и брату вырвать их из шляхетской неволи, забрать с собой, чтобы не издевалась над ними панская сволота…
– Но, но, пан Квочка, не так круто! – повысил голос пан Спыхальский. – Можно найти и другое слово!
– Я и говорю: панская сволочь чтобы не издевалась над ними! А как ушел, так до сих пор… Проклятый! Забыл мать и брата… Нет мне прощения! За это Бог и карает меня, а вместе со мною и вас.
– Не болтай глупости! – прикрикнул на него Арсен, поняв, к чему тот клонит. – Все мы грешники, кроме Яцька и Златки…
– Не уговаривай меня, брат, – запротестовал Квочка. – Я чувствую, что настала пора предстать мне перед Богом. Так вот, в последнюю минуту я, может, помогу вашей беде. По Квочке плакать некому: жинка и дети в неволе, мать, наверное, давно померла… А брату не до слез – успевай только почесываться от панских плетей, чума бы побрала всех панов!
– Кгм, кгм… – закашлялся пан Спыхальский, но промолчал.
А Квочка продолжал:
– Слыхал я от старых людей, что если такой грешник по доброй воле кинется во время бури в море и оно примет жертву, то буря стихнет.
– Глупости! – снова воскликнул Арсен. – Мы не позволим тебе это сделать!
– Друже, даже Господь Бог не властен над смертью. А ты хочешь остановить ее. Напрасные старания!
Они умолкли. Фелюгу бросало из стороны в сторону, как сухую скорлупку. Все в ней трещало, скрипело. Каждая минута для нее могла стать последней.
После особенно сильного удара грома и порыва ветра, когда казалось, что судно поднялось торчмя и вот-вот опрокинется, Квочка, стеная, поднялся на ноги, передвинулся вдоль лавки к люку, открыл его.
– Ты куда? – вскочил Арсен.
Но Квочка остановил его, протянув перед собой руку.
– Прощайте! Я уже не жилец на белом свете! А вам еще, может, посчастливится добраться до родной земли… Поклонитесь ей от меня… Мало мне пришлось ее орать, бороновать, засевать… Пускай простит, не взыщет… И скажите еще, что любил я ее безмерно! Хотя и не нашей была, а панской… любил!..
В его словах чувствовалась какая-то необычайная сила и проникновенность. Арсен вздрогнул, поняв, что так говорить можно только перед смертью. Он не посмел задержать этого измученного, но сильного духом человека.
Квочка слегка помахал рукой, улыбнулся и, опершись здоровой ногой о порог, выпрыгнул на палубу. В тот же миг огромная волна накрыла его с головой и унесла в кипящую, бурливую муть.
– О святая Мария! – еле слышно прошептал пан Спыхальский.
Все молчали.
Следующий день не принес облегчения. От беспрерывной качки и морской болезни лица у всех позеленели. Мир опрокидывался перед их глазами: то проваливался в бездну, то становился на дыбы, взбираясь на быструю водяную стену.
Только на третий день буря начала утихать. По небу плыли мрачные серые тучи, море тяжело стонало, вздымало высокие волны и кидало фелюгу, как соломинку. Куда она плыла без руля и паруса, никто не ведал. Сквозь тучи невозможно было увидеть ни солнца, ни звезд, чтобы определить направление. Приходилось сидеть и терпеливо ждать своей участи.