Ко всем бедам прибавилась еще одна. Фелюга начала крениться на бок. Открыв трюм, увидели, что он до половины заполнен водой.
Где-то была течь. Если ничего не предпринимать, судно через несколько часов пойдет на дно.
Арсен спрыгнул вниз – вода достигала подмышек. Чем же вычерпывать? Он вспомнил о бочке с пресной водой. Нащупал ее в углу под парусом, выбил ногой дно, отвязал и подал Спыхальскому на палубу. Тот приладил к ней канат, получилось некое подобие огромного ведра. Его вытягивали втроем. Вода в трюме не убавлялась, но и не прибывала. В этом уже было спасение.
Прошел день, потом ночь. Беглецы работали без отдыха. Яцько старался не отставать от взрослых, но под утро совсем обессилел, и Арсен отослал его в каморку. Яцько не послушался, уселся на палубе под сломанной мачтой.
Вдруг он вскочил на ноги и хрипло закричал:
– Берег! Я вижу землю!
Все повернулись в ту сторону, куда показывал паренек. Сквозь серую утреннюю мглу достаточно четко вырисовывались очертания поросшего лесом гористого берега. Ветер гнал фелюгу прямо к нему.
Уставшие беглецы, оставив бочку, всматривались в неизвестную землю. Куда их прибило? Снова к Турции? К Крыму? А может, к Болгарии?
Звенигора знал наверняка – это не устье Днепра и не берега Добруджи или Буджака, низкие и безлесные. Значит…
Но думать было некогда. Фелюга быстро приближалась к бурунам. Уже слышен шум прибоя.
Встревоженные беглецы договорились, как вести себя, если они снова окажутся в Турции. Все будет зависеть от обстоятельств. Согласились, что Якуб выдаст себя за купца из Трапезунда, Златку – за свою дочку, а Звенигору, Спыхальского и Яцька – за невольников.
Возле берега виднелась узкая песчаная коса. Их несло на нее. Встреча могла оказаться фатальной не только для судна, но и для людей. Хотя буря и утихла, прибой был очень сильным.
Арсен встал рядом со Златкой, чтобы помочь ей, если понадобится. Якуб молитвенно сложил руки, будто просил Аллаха послать им спасение. Только Яцько чувствовал себя спокойно, не представляя, что встреча с берегом может обернуться чьей-то смертью или увечьем.
– Берег совсем дикий, – сказал паренек, всматриваясь в горы, уступами спускавшиеся почти к самому морю.
Но ему никто не ответил. Фелюга вдруг ударилась о подводную скалу, затрещала, накренилась, и люди с криком полетели в пенистую мутную воду…
Берег только на первый взгляд казался пустынным. Если бы Яцько мог внимательнее всмотреться, то заметил бы приютившуюся в уютной ложбине под искривленными морскими ветрами деревьями старую темную хижину из грубо отесанных сосновых бревен.
Низкие двери хижины широко раскрыты. На пороге примостился старик с рыбацкой сетью, унизанной тугими поплавками из белой коры березы. Старик перебирал ее узловатыми пальцами, находил разрывы и ловко сплетал оборванные концы кручеными пеньковыми нитками.
Лицо у деда темное, изборождено морщинами, но по-стариковски красивое. Седые волосы обрамляют высокий загорелый лоб и спадают по сторонам тяжелыми волнами. Черные, слегка потускневшие глаза внимательно смотрят из-под косматых бровей. Воротничок чистой белой сорочки стянут синей ленточкой, свидетельствуя о том, что в доме есть заботливые женские руки.
И в самом деле, из-за угла хижины выбежала небольшого росточка пухленькая девушка с деревянным ведерком в руке. Расплескивая густое козье молоко, бросилась к старику:
– Леле мале! Глянь, дедуся, на море! Корабль топнет! Люди попадали в воду!.. Надо спасать! Бежим на берег! Да скорее же!
Старик отбросил сеть, встал и, приложив руку ко лбу, взглянул на море. Там, у прибрежной песчаной косы, чернело над водой перевернутое вверх килем судно. Прибой терзал его, тащил к берегу. Поодаль барахтались в воде люди. Сквозь шум волн доносились крики отчаяния.
– Скорее!.. – воскликнул старик и неожиданно быстро, что никак не вязалось с его степенным видом, подпрыгивая, побежал за девушкой к берегу.
В небольшом, хорошо защищенном от ветра заливе стояла рыбацкая лодка. Девушка добежала первой, схватила весла. Старик спешил за ней.
– Подожди, Марийка! Я с тобою!
Под сильными взмахами весел лодка быстро выскочила из залива и ринулась наперерез бурунам к едва державшимся на волнах людям.
Первым взобрался в лодку Яцько. Он помог неожиданным спасителям вытащить из воды Златку и Якуба, который уже совсем обессилел. Звенигора и Спыхальский плыли рядом, держась за борта.
До хижины Якуба донесли на руках и уложили на старых сетях, застелив их шерстяным одеялом. Марийка подала ему холодной ключевой воды. Но Якуб чувствовал себя все еще плохо.
– Это твой отец? – спросила девушка.
– Да, – ответила Златка.
– А где мама?
– У меня нет мамы. Я сирота.
Это была почти правда. Ведь Златка совсем не знала своих родителей. Да и неизвестно, живы ли они сейчас.
– Бедняжечка, – пожалела Марийка гостью и принесла свою сухую одежду, чтобы Златка переоделась. – Не горюй. Хорошо, что сама осталась жива. А сирот много на свете… Я тоже сирота.
– А разве это не твой отец?
– Нет, это мой дедушка. Он один у меня родной. Отца и маму я даже не помню. Их казнили, когда я была совсем маленькой…
– Казнили? Кто?
Марийка запнулась, словно заколебалась – говорить или нет? Ее загорелое смуглое лицо опечалилось, а в глазах заискрилась влага. У девушки были сильные натруженные руки, широкие, как у юноши, но по-женски округлые плечи. Невысокая, полная, крепкая, как наливное яблочко, она была сильной и по-своему красивой. Все, кто знал Марийку, даже дедушка, звали ее дундой, то есть толстушкой. Она не обижалась и приветливо отзывалась на прозвище.